Павел Шульженок – неординарная личность. Служил диаконом в храме Святого князя Александра Невского в Санкт-Петербурге. По взглядам – монархист. Участвовал в событиях на Донбассе в качестве духовного лица, поддерживал ополченцев.
Как пишут в СМИ, «прославился благодаря фотографиям, на которых пьет пиво, делает селфи в зеркале и пересчитывает кучу денег, а также своими резкими комментариями относительно событий на юго-востоке Украины, опубликованными на странице в соцсети «ВКонтакте».
Это интервью было сделано более полугода назад. Павел тогда еще находился в Санкт-Петербурге. В июле этого года он опять уехал на Донбасс, но уже в качестве военного.
— Павел, что вас побудило поехать на Донбасс четыре года назад?
— С Донбассом меня связывает долгая история. Ещё в августе 2014 года в самой горячей фазе в потоке многочисленных добровольцев я отправился в осажденный Донецк и оказался в бригаде, отступившей из Славянска. Там я окормлял ополченцев и не знал, на каких рубежах окажусь.
В первый раз я пробыл на Донбассе недолго, потому что ещё не был в запрете, и из отпуска вернулся на свой приход. Но эта история не прошла для меня бесследно. Сначала меня запретили на три месяца, но по истечении срока секретарь епархии вызвал к себе и сказал, что не могу быть восстановлен, потому что оказался замешанным в политическом конфликте и создал проблемы во взаимоотношениях с УПЦ (МП). Каноническая церковь на Украине сейчас находится на осадном положении, и любая открытая позиция со стороны Московской Патриархии в России создает проблемы для церкви на Украине. Мой запрет был связан с этой необходимостью.
Но, другое дело, это можно было сделать более уважительнее по отношению ко мне, чтобы у меня не было трудностей. Но, слава Богу за всё! Это имело и положительные результаты. Мой круг знакомств расширился, я познакомился с медийными людьми, вышел на новый информационный уровень, что дало мне возможность для журналистской деятельности. Я снял три фильма по украинской и донбасской тематике.
— Что за фильмы?
— Первый фильм чисто теоретический о том, что такое украинство, как оно создавалось Польшей и Австро-Венгрией, где украинцев и сочинили.
Второй фильм называется «Голгофа Новороссии» и посвящён разрушенным храмам Донбасса – Иверскому монастырю, который находится недалеко от Донецкого аэропорта, храму святого праведного Иоанна Кронштадтского в Петровском районе, куда было прямое попадание, деревянному Благовещенскому храму в Горловке, который сгорел в результате артобстрела, были даже в Луганске, где при обстреле погиб протоиерей Владимир Креслянский (прим.ред. прот. Владимир был клириком Георгиевского храма посёлка Большая Вергунка Луганской епархии).
Третий фильм я снял в 2016 году для NEWSFRONT.INFO. Он называется «Земля патриотов. Исповедь капеллана», и в нём рассказано о моей деятельности как капеллана и духовного лица. Я делюсь соображениями о том, что, с одной стороны, республика укрепилась, а с другой, существует дистанция между церковью и народом, так как церковь во многом несвободна.
— Потому что подчиняется УПЦ (МП)?
— Да, и церковь не может активно поддерживать донбасские республики, а народ этого не понимает, видит, что духовенство не с ними, хотя неофициально многие священники поддерживают, тех же военных.
Создание отдельной церкви на Украине, как и отдельного государства, было ошибкой. Как ни странно, украинцы жутко не любят всё советское, а должны быть благодарны СССР, что существуют как отдельное государство. По сути, большевизм и современное украинство — явления одного порядка.
Мы должны стремиться к единой православной триединой Руси. Я этим руководствуюсь, и всё время говорил это нашим парням на передовой. Мы воюем не для того, чтобы отделить одну территорию от другой, а чтобы стать едиными. Мы очень скорбим, что приходится брать в руки оружие и противостоять нашим братьям по крови, но цена вопроса – сохранение русской цивилизации и русского мира.
— А вам самому приходилось брать в руки оружие?
— Нет. Я как духовное лицо не могу этого делать. Я имею представление, как оно устроено, но в боевых действиях не участвовал.
— Что вы ещё говорили бойцам на передовой и как они реагировали на ваши слова?
— Среди бойцов всегда чувствовался духовный голод, ведь духовенство было вынуждено дистанцироваться от этой ситуации. Я считаю, в идеале, в каждом боевом подразделении должен быть полковой священник, особенно сейчас, в условиях минских договорённостей, когда среди военных много разочаровавшихся, не понимающих, за что они воюют.
Сейчас даже мне сложно объяснять людям, что происходит. В 2016 году мы еще ждали наступления, сейчас ждать устали все, но всё зависит от Бога. Даже возвращения Крыма обусловлено внечеловеческими факторами, так как российское правительство было не готово к этому, а для крымчан это всегда было недостижимой мечтой.
Господь может дать нам и Донбасс, и Малороссию, но от нас зависит, насколько мы сможем оправдать это доверие. Если мы будем недостойны, то зачем нам эти земли?! Если мы стремимся расширяться на запад, возвращать дореволюционные границы, мы должны нести людям и миру некий посыл, послание. Мы обороняемся от нападок запада, но мы до сих пор не сформировали нашу главную идею, а идея состоит в служении Богу. Служение Христу как национальная идея.
— Это замечательная идея, но как вы собираетесь объяснять её мусульманам, буддистам, иудеям, другим народам, проживающим в России?
— В Российской империи жили разные национальности, но Россия всегда считалась русской землей. Русские собирали нашу страну, а не девяносто других национальностей. Они присоединялись и жили в русском доме, потому что русские — добрый, вселенский народ, который собирает под своим крылом множество народов и способствует их развитию. Русские дали этим народам понятие о цивилизации. Поэтому если у нас будет пламенное послание, и в нас увидят веру, в таком доме будет уютно всем, не только христианам.
— Сейчас это кажется утопией, если честно.
— Это не утопия, так уже было, но это разрушили. Единственное, что мы сейчас можем — произносить, как должно быть. Когда нет сил, Господь может сотворить чудо, но мы должны быть готовы к этому чуду, тогда всё будет.
— Да, и, в первую очередь, надо работать над собой.
— Господь должен увидеть в нас стремление к изменению жизни, и как Он в своё время дал Израилю Землю Обетованную, хотя казалось — всё против этого. Евреи были потерянным народом в пустыне, но случилось невозможное. Так и мы сегодня — тот же богоизбранный народ в пустыне, поэтому если Господь даст, то мы сможем всё.
— И сколько нам ещё ходить по пустыне?
— Неизвестно.
— Почему сейчас нет настоящих лидеров?
— Сейчас нет возможности совершать дела, которые покажут лидера, можно только заявлять о себе. Давайте вспомним Смутное время, когда появились такие лидеры, как Минин и Пожарский, патриарх Гермоген. В результате освобождения Москвы и изгнания поляков Господь указал на государя Михаила Романова.
Сегодня мы должны создать среду для появления государя, она ещё не создана, нас очень мало. Но великие потрясения этот процент увеличат и обратят взоры народа к Господу, как это было неоднократно в Священной Истории, как Израиль обращался к Господу в результате бед, как Ниневия в своё время покаялась и тоже обратилась к Богу.
—То есть, по вашему мнению, нужна война или смута?
— Нужны экстремальные условия, в которых человек сможет себя проявить. Я знаю множество замечательных монархистов — почти каждый мог бы стать Государем. В моем подразделении есть замечательный командир, если бы он был Государем, я был бы очень рад.
— А если бы сейчас не было минских договорённостей, каким бы вы видели развитие событий?
— Освободили бы две области, возможно…
— Так до Киева хотели дойти?
— Не стоило. В Киеве мы бы замучились с партизанским движением, но Харьков вполне мог быть нашим, потому что там, как минимум, половина населения пророссийская. Правда, когда харьковчане увидели, что Россия не собирается ничего делать, маятник качнулся обратно, а ведь там мог быть реализован крымский сценарий.
В любом случае, была возможность введения российских миротворческих сил, мы могли бы выстроить свою миротворческую миссию по линии разграничения, это бы исключило обстрелы, потому что стрелять по российским военным — чревато, и Украина на это бы не пошла. И это бы привело к тем же самые последствиям, которые мы имеем сейчас — отзыв послов, санкции. Почему-то наше руководство думало, что этого можно было избежать. Этого нельзя было избежать.
— Вы считаете, они так думали?
— Но иначе они бы этого не сделали. Это единственное объяснение. Они боялись какой-то большой войны. На самом деле начинать войну из-за Украины никто бы не стал.
— Вы сейчас ездите на Донбасс?
— Я жду, когда ситуация прояснится, и если там начнутся активные боевые действия, я безусловно туда поеду, и я их жду…
— Такими темпами активные боевые действия могут начаться не только на Донбассе, но и у нас. Конечно, не дай Бог и в церкви молятся, чтобы был мир.
— Будем надеяться, что стрелять здесь придется не скоро, хотя вероятность такая есть, но мы к этому отношения ни в коем случае иметь не будем, поэтому посмотрим, как всё будет развиваться.
— Как вы относитесь к тому, что о вас пишут в интернет-изданиях, блогах, вас критикуют или иронизируют, особенно в либеральных СМИ?
— На самом деле меня критикуют с разных сторон. Если люди не принимают, что я говорю, они не примут и меня. Ни один человек, который ко мне хорошо относится, не изменил мнение обо мне. Поэтому я не беспокоюсь.
Например, самый первый запрет был связан с тем, что я находился в пивном пабе, но все прекрасно понимают, что никакими канонами это не регламентировано. Конечно, в рамках информационной политики это было ошибочным, но тут, как говорится, лес рубят — щепки летят. Я склонен к активной деятельности и здесь могут быть как ошибки, неизбежные при такой деятельности, так и положительные результаты.
Я сделал выводы. Значит, так должно было случиться, иначе не было бы стимула для развития. Сегодня я бы не сделал таких промахов, хотя до сих пор считаю, что умные люди и те, кому мои взгляды близки, как тогда не соблазнились и остались моими друзьями, так и сейчас ими остаются.
Беседовала Елена Юферева